Биография Антонио Виллани — Антонио Виллани

Происхождение актёра

Родом из Кастеллабате, маленького прибрежного города в провинции Салерно, около Тирренского моря, в 20 км к югу от Пестума; античный город Древней Греции, расположенный в западном порту Национального парка Чиленто.

«Я никогда не смогу быть человеком периферии, потому что я центр моего существования»

(Антонио Виллани).

Фамилия Виллано/Виллани происходит от древнего аристократического неаполитанского рода. Но, идя вглубь веков, до начала 19 века еще пока не были найдены родственники, имеющие аристократическое происхождение, состоящие в прямом родстве со мной. Из-за трудных экономических, политических и социальных условий мои прадеды много раз пересекали океан в поисках счастья, работая в Америке, как батраки. Вернувшись в Италию, они купили себе земли, и в первой половине 20 века они стали хозяевами своей территории и «чернорабочими у самих себя».

***

… и сладостно тонуть мне в этом море

Вот так приходит жизнь. Без определённой причины. Внезапно по чьей-то воле, но не твоей.

«Два самых важных дня в твоей жизни: день, когда ты появился на свет, и день, когда ты понял зачем!»

(Марк Твен)

Моему отцу было 26 лет, когда он женился, в то время как моей маме было 23 года. После окончания школы карабинеров он получил свою первую должность в Кастельгандольфо, в маленьком городке на юге Рима, где находится летняя резиденция Папы Римского и озеро с таким же названием. Конечно, моя мать после свадьбы переехала туда вместе с отцом.

На следующий год я появился на свет в небольшом городе на юге Италии в Агрополи по желанию обоих родителей, в первой самой близкой больнице к городу моего происхождения, к Кастеллабате. Это решение моего рождения на юге было принято, чтобы моя мама могла быть окружена любовью и вниманием родных. Когда живёшь как эмигрант, особенно в первое время, сложно понять, насколько чувствуешь себя одиноким. Если посчастливилось иметь ребенка, то это ясно, что помимо радостей есть также и тревоги о том, как себя вести, особенно если молод и не имеешь опыта.

Но судьба не захотела, чтобы всё прошло хорошо.

Учитывая годы и состояние больницы в городке на юге Италии, рождение ребёнка неожиданно прошло с осложнениями, которые навсегда оставили след в моей судьбе. Если «Христос остановился в Эболи», неизвестно почему придя с севера, то рок распорядился, что я родился на несколько километров южнее.

Часто я пытаюсь найти логическое объяснение тому, что произошло, и могло было быть ещё хуже. Но от жизни нельзя ждать ничего другого, кроме сюрпризов. Жизнь без ударов судьбы – это жизнь плоская и тусклая, которая неизбежно приводит к такому же скучному концу. Битвы выигрываются сражениями, а не разговорами.

В детстве и в юношеском возрасте из-за незрелости и незнания я часто несправедливо упрекал выбор своих родителей, создавая обстановку противостояния, которая приводила к взаимному непониманию. С возрастом я ясно осознал, что единственные люди, которые любят меня по-настоящему, это мои родители.

Какой бы была моя жизнь сейчас в этом обществе моделей ложного совершенства, если бы я родился в другом месте, если бы я родился без противостояния, как рождаются тысячи других детей?

«Я хочу достигнуть несовершенства и в моём совершенном несовершенстве участвовать в освобождении мира от ложного совершенства».

(Антонио Виллани)

Правда то, что я не имел никакого намерения рождаться, приходить в этот мир; может быть, потому что я уже слышал в том зале ожидания крики уставшего, высокомерного и эгоистичного мира. Но, похоже, возвращаться было уже поздно, и неумелое вмешательство и нехватка квалифицированных специалистов во время нескольких часов родов стали причиной врожденной проблемой глаз. Это становилось всё хуже до тех пор, когда мне не исполнилось пять лет, и врачи сказали, что если зрение будет ухудшаться и дальше, я стану слепым. К счастью, сказанное не сбылось, но, безусловно, повлияло на мои последующие годы.

Как должны чувствовать себя родители, услышав такое, и как бы я себя чувствовал, если бы был отцом? Но, к счастью, я был только заинтересованным лицом.

Всё уже было сделано! Не оставалось ничего другого, как жить! Но как?

Со страхом играть, как делают это все другие дети, со страхом чувствовать себя «нормальным» человеком.

В то же самое время я должен был учиться и должен был и хотел делать это так же, как и другие. Даже лучше, чем другие, чтобы показать самому себе, что несмотря на то, что я вижу мир по-другому, я могу заслужить место среди нормальных людей.

Но по-настоящему этот мир я видел в тумане; я не мог различить слёз на лицах людей, но мог услышать их молчание.

Я видел мир без чётких границ, как на картинах Моне, и в то же время, однако, мог ясно проживать глубину его тишины. Я не мог понять всего этого, и у меня не было возможности использовать всё это. Я не видел плохо. Я видел по-другому.

Именно поэтому однажды я коренным образом изменил мой выбор. Я прошёл жизнь полную боли и страха, от «иностранца самого себя» до жизни, полной изменений, в которой боль и страхи – это не всё, но только часть, которая превращается в двигатель силы, через которую можно само выражаться.

Нужно научиться отвлекаться от результата и сосредоточиться, шаг за шагом каждый день, чтобы достичь капли радости в море вечного движения.

«Чтобы жить честно, надо рваться, метаться, биться, ошибаться, начинать и бросать, и опять начинать, и опять бросать, и вечно бороться и лишаться… А спокойствие – душевная подлость»

(Л.Н. Толстой).

Так после моего рождения я начал жить, и больше не смогу отступить обратно. Пожалуй, я не мог сделать ничего другого, как только на ощупь идти вперёд. Каждый день новое открытие, шаг вперед к росту, к пониманию, но в то же время каждый шаг неизбежно ведёт к закрытию вечного круга жизни. В то время как дни проходят один за другим, и никто не знает длину и периметр этого круга.

«Секунды обгоняют минуты, минуты часы; часы обгоняют дни, а мы обгоняем нас самих, теряя из наших карманов драгоценные самородки времени»

(Антонио Виллани)

Первые двадцать пять лет моей жизни я был сосредоточен на результатах и на желании достичь этих результатов, упуская из виду путь, упуская из виду себя самого. Только после моего отъезда из Италии и также, безусловно, благодаря пяти кропотливым годам занятий психоанализом, я понял, насколько в пути важна не сама дорога, но шаг вперёд.

Впоследствии, во время пяти лет учёбы в Театральной Академии в России, я смог осознать важность деталей, значение ожидания, паузы, поражений и победы над поражениями, которая не является результатом, как можно ошибочно полагать, но есть только новый маленький шаг, который мне даёт возможность шагать дальше.

«Жизнь – это законченная партитура, состоящая из нот, контрапунктов и пауз; наше задание исполнить её, и исполнить отлично, нежно касаясь струн нашей души»

(Антонио Виллани)

***

И тогда я себя спрашиваю…

Как только мне исполнился год, мы переехали из арендованного дома в Кастель Гандольфо в собственную квартиру в Дженцано ди Рома, небольшой городок области Кастелли Романи, погружённом в зелень и спокойствие южной провинции столицы.

Только спустя 30 лет мои родители смогли погасить кредит за покупку квартиры. Тридцать лет жизни, чтобы, наконец-то, стать «хозяевами сами для себя»; скольким они жертвовали для нас, своих детей, чтобы мы могли жить лучше, чем они в молодости.

И тогда я спрашиваю самого себя: «Что я делаю и что я сделал, чтобы заслужить всё это? Что я могу сделать в будущем, так чтобы я мог чувствовать себя неотъемлемой частью этого процесса развития?».

Всё началось с лишений и страданий моих прадедов, вынужденных искать удачу в Америке, чтобы потом перейти к простоте моих дедов, которые жили плодами их земли, работая в поте лица для сбора урожая от рассвета до заката. Потом мои родители, которые должны были эмигрировать в столицу, чтобы найти достойную и стабильную работу, так чтобы их дети могли расти в среде, которая дала бы им больше возможностей для развития.

И теперь? Что я могу сделать теперь? Куда я иду с этим багажом, переданным мне от поколения к поколению? С какими ценностями я смогу воспитывать моих детей, если когда-нибудь у меня хватит смелости произвести их на свет в этом прихрамывающем мире? Как я смогу защитить их от надменности этого эгоистичного, потребительского и лицемерного мира?

Как я могу объяснить моим детям, что жизнь это не только оттенки серого?

Как бы я мог научить моих детей верить, что по-настоящему жизнь – это радуга; радуга, которую мы день за днём должны научиться разукрашивать цветами нашего существования и смелостью наших поступков?

Но и потом – правда ли, что сейчас живут лучше, чем раньше?

***

Босиком под солнцем

С детства во время учебного года я учился и пытался делать это как можно лучше в пределах моих возможностей, чтобы подсознательно доказать себе самому и моим родителям, что я не «ущербный», но у меня есть те же способности, что и у многих других детей; способности, которые я не мог понять, если они у меня есть. Я не знал, как и куда направить мою энергию, чтобы мой потенциал мог реализоваться и развиваться, давая мне возможность почувствовать себя обычным ребёнком.

Взрослые, которые окружали меня, всегда относились ко мне с жалостью, увидев толстые очки, которые год за годом становились всё тяжелее. Дети в школе были просто жестокими, обличая мою реальность.

Я часто опускал глаза, чтобы люди не могли в них посмотреть, я наивно думал, что это могло мне помочь быть принятым за «нормального» ребёнка, или, вероятно, я это делал, чтобы никто не мог заметить мою проблему. Так, с девяти лет я начал носить очки для зрения, находясь в риске дальнейших осложнений. Я хотел скрыть эту проблему, когда можно было повернуть её к лучшему, расти другим образом, чтобы чувствовать себя действительно отличным от других. Принимать это не как дефект, который нужно исключить, но как качество и дополнительную возможность для развития, чтобы чувствовать себя уникальным в своём совершенном несовершенстве.

Но почему я должен был прятаться? От чего? Конечно, от невежества тех, кто против разнообразия. Конечно, от общества. От того общества, которое я научился отвергать и от тех, для кого я сегодня, к счастью, кажусь иностранцем и отщепенцем. Ложное общество оппортунистов и классовой ранжированности, которое всегда в поиске недостижимого совершенства. Стереотипы, на которых жалкое общество основывает свои догмы. Поиск «идеального», которое разрушает индивидуальность, которое лишает людей свободы чувствовать себя теми, кто они есть на самом деле.

Тот, кто следует за толпой, дойдет лишь до того места, что и толпа, не дальше. Идущий в одиночку может добраться до таких мест, где никто никогда не бывал.
(Альберт Эйнштейн)

Осенью было очень грустно, был мой день рождения, который прибавлял большую печаль к моей уже одинокой повседневности; и серые зимы в одиночестве в моей комнате, в то время как, возможно, моя семья могла бы привить мне любовь к культуре, музыке, искусству, литературе или к спорту. Весной – ожидание в закрытом доме наедине с моими мыслями, а за окном всё просыпалось и возрождалось. Наконец, за всем этим шло лето свободы вдалеке от города, от моего одиночества, наконец-то, дома. Наконец, на юг к дедушке и бабушке в Кастеллабате. Как только заканчивалась школа, я целых три месяца проводил вместе с родителями мамы; три месяца счастливой жизни, умиротворение моего детства.
Я снова начинал неожиданно воспринимать мир всеми пятью чувствами, которые мне были даны природой. Все пять чувств просыпались снова, и там, где не хватало зрения, чтобы чётко разглядеть очертания того, что меня окружало, там я чувствовал сердцем безбрежность вечности, которая проносилась передо мной в своей простоте через моих дедушку и бабушку, через мир, в котором мы жили. Запахи, вкусы, цвета, звуки античного диалекта, на котором я научился говорить, научился его ценить и уважать.

Жаркое лето, запахи и вкусы моей земли, земли, которая, как я чувствовал, принадлежала мне. Запахи только что срезанных колосьев, аромат только что собранных апельсинов и лимонов. Запахи, которые сейчас я не могу найти ни в каком другом месте: запах хлеба и пиццы, приготовленных дома, только что вытащенных из печи, и запах горячего пепла от тлеющих дров в печи; запахи и вкусы античных рецептов, веками передающихся из поколения в поколение; запахи природы; запахи раннего утра, когда все просыпаются, чтобы идти на поле; запахи цветов, которые цветут во всей красе, благодаря заботе моей бабушки, которая сделала в Кастеллабате райский уголок из разных видов растений.

Жизнь имеет прямую связь с мудростью тех, кем она прожита. Поездки на мотоцикле «Веспа» с моим дедушкой, запахи одежды, которую он носил, запахи кожи, которую он использовал для починки обуви.

Мой дедушка был крупным мужчиной, с седыми волосами; я часто видел его сидящего на небольшом деревянном стуле перед старым столом, который он построил для инструментов по работе. В то время как он менял набойку, шил или начищал обувь, часто из-под своих старых очков он поднимал на меня глаза и рассказывал истории о войне и о жизни; потом он выглядывал из окна или из двери, чтобы поприветствовать прохожих или чтобы посмотреть в тишине на море, на то море, по которому плавали целые народы, и которое ничуть не изменилось в течение веков.

Только когда находишься перед великой красотой, понимаешь, насколько мы ничтожны и смертны перед вечностью природы, перед безбрежностью моря.

Лето – это желание жить. Лето – это время, когда я мог почувствовать себя окруженным любовью простой и бескорыстной вдалеке от того потерянного общества с его совершенным несовершенством. Летом я мог почувствовать свободу и счастливо бегать всегда босиком неважно куда. Падать и снова вставать, чтобы научиться чувствовать себя свободным.

Жизнь всегда противостоит смерти. Когда мне было одиннадцать лет, мой дед Паскуале, крупный мужчина весом более ста килограммов, сильный и всегда весёлый, всегда с готовой шуткой, внезапно умирает. Я помню его лицо на больничной койке, я не мог поверить, что это был последний раз, когда я увидел его глаза, он это знал, я — нет. Он меня поприветствовал взглядом, давая мне понять, насколько он меня любит, в то время как я перед его болезнью был окаменевший, и, стоя рядом с его кроватью, я не знал, что сказать, я даже не знал, что происходит; после нескольких дней после того молчаливого прощания он умер. Я помню шум, который до сих пор ношу внутри меня и который вызывает у меня чувство огромной пустоты. Это звук деревянной крышки гроба и электрической отвёртки, которой её прикручивали.

Я и сегодня ощущаю тот запах цветов, вырванных из жизни, смешанный с запахом хлорки, который мне напоминает смерть; это был мой первый опыт встречи со смертью, которая разорвала мои единственные моменты радости и беззаботную жизни, позволявшие мне быть свободным от самого себя.

Моя бабушка Эмма, к счастью, продолжала жить; продолжала стойко делать то, что делала всегда, она делала это в последующие 20 лет. Она умерла в 90 лет, кажется, очень странным говорить это, но не от старости; главной причиной смерти была болезнь Паркинсона и последствия поддерживающей терапии.

Я помню последний раз, когда я увидел её в кровати в маленькой комнате дома престарелых, куда она была госпитализирована, она уже не узнавала меня. Я не смог поехать на похороны, потому что я был в России в погоне за самим собой. Когда я мечтаю, делая маленькие шаги, «жизнь бежит и не останавливает ни на секунду», теряя самородки драгоценного времени с единственными людьми, которые меня по-настоящему любили. И тогда я себя спрашиваю, действительно ли стоит гнаться за мечтой в такой дали от дома, вдали от тех запахов, от тех цветов, от тех вкусов, тех остатков античной истории, теряя такие ценные моменты жизни, которые никогда больше не вернутся обратно. Теряя отчасти себя самого. Иностранец в чужой стране.

Но какой была бы жизнь без мечты

***

Встречный ветер

Осколки слепого отрочества

Внезапная потеря моего дедушки была моим первым опытом непосредственной встречи со смертью, оставивший неизбежный след на последующих годах. Что я мог знать о смерти? Я не мог нормально видеть даже жизнь.

«Потеряны те, кто рассказывает душе о возвышенном, в котором она воздерживается от жалоб и ходит в тишине, как под высокими чёрными кипарисами»

(Фридрих Ницше)

Это было так внезапно, как если бы тот угол, в котором я мог чувствовать себя защищённым и спокойным, перестал существовать; я это воспринимал уже не как гнездо, в котором я мог бы восстановиться, но как место, в котором я снова должен был прятаться, и от которого я должен был продолжать защищаться. Те летние каникулы, в которых я имел возможность быть свободным и бегать босиком, они мало-помалу превратились в лета работы, которые год за годом становились всё более загруженными.

Что могло бы произойти, если бы в то время я посвятил себя обучению игры на музыкальном инструменте, изучению нового языка, изображению тех пейзажей, чтобы научиться рассказать о них? Что могло бы произойти, если бы во мне привили любовь к искусству? Но этого всего не случилось. Говорили, что не было финансовой возможности в моей семье. Мои родители должны были выплачивать кредит за дом, за машину, и кроме других ежедневных затрат они должны были поддерживать моё зрение, которое год за годом становилось хуже. Всё это только на зарплату моего отца, который лишь начал на тот момент карьеру в отряде карабинеров.

Мои родители заметили мою проблему, когда мне было только четыре года. День ото дня я должен был надевать очки с более толстыми, неэстетичными линзами, которые уродовали моё лицо, пряча меня от мира. Линзы были тяжёлыми, поэтому очки часто падали и разбивались.

Я так и вырос с почти полной уверенностью, что рано или поздно стану слепым.

Я не был слишком резвым ребёнком, напротив, у меня было строгое и сдержанное воспитание; я был всего лишь ребёнком, который хотел чувствовать себя свободным, чтобы бегать и играть; свободным, как все другие нормальные дети.

Единственный инструмент, который мне давал возможность видеть и иметь контакт с миром, были мои «протезы». Без них я бы был полностью потерянным. Уже в девять лет я начал надевать контактные линзы, чтобы скрыть мой дефект. Я чувствовал себя плохо, стеснялся, хотел чувствовать себя «нормальным». Глаз рос, менялась его кривизна и линзы никогда не ложились идеально; часто достаточно было немного отвлечься, чтобы их потерять. Если линза падала, что случалось часто, единственное что мне оставалось это на ощупь искать её на полу, там, где примерно она упала; я очень боялся, что не смогу её найти. Я вырос со страхом потеряться и остаться одному. Как бы я смог найти дорогу домой? Если очки разбивались, я должен был ждать почти месяц, пока мне сделают новые; в этот период я испытывал большие трудности жить нормально. Я видел мир в осколках из-за своих очков. Я не мог быть самодостаточным. Но, несмотря на всё это, моя гордость и моё своенравие позволили мне сделать самого себя, без помощи общества, которое меня отвергло. Я никогда не просил ни у кого помощи; если я падал, я должен был сам подняться на ноги.

Почему я должен был просить помощи у общества, которое отказалось от меня, высмеивая мой внешний вид?

Каждый раз, когда я разбивал очки или терял линзы, я чувствовал себя виноватым в том, что родился. Эта проблема ложилась тяжелым бременем на мою семью, делая несчастным не только меня, но и всех кто окружал меня и любил. Я понимал, что для них это было сложно, а для меня было тяжело носить те ужасные «протезы», которые всю жизни уродовали моё лицо, но они были мне жизненно необходимы, давали мне возможность выжить в мире совершенного несовершенства.

Мой отец часто был занят на работе; он был вынужден делать всё возможное, чтобы содержать семью. Он всегда работал с утра до позднего вечера. Выходил из дома, когда я еще спал и возвращался, когда я уже шёл в кровать. В течение 42 лет он делал это. Были деньги на еду и необходимые вещи, но не было отца, с которым я мог разделить мои дни. Всегда было слишком поздно нагонять потерянное время, особенно после моего отъезда в Россию.

Но кроме объективных проблем, были также вопросы культуры. Красота и ароматы той земли, тех традиций сталкивались с отсутствием стимулов поиска чего-то высшего.

У моих дедушки и бабушки была тяжёлая работа на полях, воскресная месса, в которой часто мне случалось принимать участие; церковные праздники, процессии по улицам Кастеллабате. Воспитание, основанное на этом, считалось единственным верным для жизни; честная работа и религия, как способ утешения от зла этого мира.

Будучи воспитанным в религиозной среде, со временем я смог сделать выводы, какую роль религия сыграла в моём детстве.

«Религия – это опиум для народа» (Карл Маркс)

С моей точки зрения, любая религия без исключения ограничивает свободу личности, делая её рабом и зависимым от системы. Но в то же время я убеждён, что нужно различать веру и религию. Религия – это не только повод для войны между народами, но также форма подчинения, где жизнь и свобода отдельной личности зависят от выверенных законов морали, которые применяются для контроля из-за невежества народа.

Я родился и вырос в семье такой же честной, как в то же время закрытой в своей провинциальной простоте; семья, неспособная освободиться от общественных ограничений, которые выстраиваются для каждого индивида без его ведома с одной единственной целью – сделать из него раба.

«Жизнь – это сон, и она заслуживает быть прожитой каждое мгновение как во сне; сон короткий или длинный, от которого просыпаешься только со смертью».

Я только окончил среднюю школу и мне исполнилось 13 лет, когда мои родители решили не оставлять меня на лето в беспечном ничегонеделании, но отправить работать официантом в гостиницу недалеко от дома бабушки и дедушки. Гостиница, в которой я работал летом, превратилась в мой дом, я начал сам зарабатывать. Но где же искусство, музыка, чтение? Ничего этого не было. Не было времени, сил и культуры. Ритм работы был жёстким и порой изнуряющим. Я не мог отступить назад, показывая, что я не могу этого делать. Я не мог показать, что у меня есть ограничения.

Несмотря на то, что это было слишком рано, чтобы начать работать, подсознательно я думал, что этот путь был правильным, чтобы стать ответственным и почувствовать себя таким же, как и все другие; я должен был забыть себя, должен был научиться не видеть себя и отодвинуться от моей истинной натуры.

Но кто были эти «все другие»? Это были те здоровые люди, у которых не было дефектов, как у меня?

Те, кого я назвал «здоровые» и «другие», как мне казалось в моей слепой иллюзии, видели мир более ясно и отчётливо, чем я; но по-настоящему, это было не так. Да, они видели мир, но они были более близоруки, чем я; они были вписаны, не осознавая этого, в контекст удушающих общественных догм.

Сельский, простой мир, в котором работают, чтобы есть, и работа эта тяжёлая; мир, где нет времени, чтобы понять себя и разобраться в себе самом. Мир, где редки случаи формирования личности, способной выйти за рамки общих мыслей.

Зимой я учился, пытаясь достичь хороших результатов в научном лицее, специализирующемся на информатике и физике в Джензано, недалеко от Рима. Я не знаю, что мне мог дать лицей; я был интровертом, учился, потому должен был делать это, механистически, без любви и любопытства, но в меру моих возможностей. Со временем я понял, что те годы в лицее были важны; благодаря этому я смог потом серьёзно принять мою учёбу как в научно-математическом русле, так и в философско-литературном.

Во время лет в лицее, как и всегда, летом я работал. Но мне было необходимо чувствовать себя не только работником, но и подростком, как все остальные, поэтому лето могло создавать иллюзию каникул.

Я часто с завистью смотрел на богатых папенькиных сынков, которые могли отдыхать, у которых была лёгкая жизнь; они были на каникулах и чувствовали себя выше тех, кто их обслуживал; никогда не работая, они жили нормально, в то время как я был вынужден работать, чтобы иметь свой заработок.

Не было ни дня без работы. И после работы, после полного рабочего дня начиналась моя ночная подростковая жизнь, может быть, слишком зрелая. Я вырос рано, потеряв годы, которые могли помочь мне приблизиться к искусству. Я ходил в ночные клубы; находя в себе силы проводить летние ночи благодаря алкоголю. Я много курил, до одной пачки сигарет в день. Когда я бросил курить в 26 лет, я дошёл уже до пачки с половиной. Я возвращался домой рано утром, часов в пять, чтобы потом в семь или в одиннадцать часов того же утра снова идти на работу. Это было моё отрочество; отрочество, которое было последствием детства в одиночестве и непонимании. Год за годом я умирал внутри себя; я смешивался со всеми, становясь одним из многих, одним как «все остальные»; одним из тех, кто живет, наплевав на собственную жизнь, обвиняя мир, не имея способности и желания посмотреть в зеркало и узнать там самих себя.

Так я подошёл к моим восемнадцати годам совершенно опустошённым, не зная, кто я и что хочу; без интересов, таким же приземлённым, каким приземлённым было общество, в которое я погрузился. У меня была жизнь, но я выбрасывал год за годом, дойдя до ничего.

У меня была единственная мечта – последовать по стопам моего отца и стать карабинером. Но мне было отказано в этом по состоянию моего здоровья. Казалось, что мне было запрещено даже мечтать.

Я думал, что не смогу реализовать ни одну мечту, потому что я чувствовал, что кто-то как я не может быть полезным в этом нездоровом обществе здоровых.

Во мне не был признан ни один талант из мира взрослых, я был признан как батрак; батрак самого себя; какими были мои прадеды, мои деды и мои родители. Тринадцатилетний парень, который в последующие девять летних каникул зарабатывал немного денег, чтобы жить как можно независимее и не обременять финансово семью; парень, который учился зимой, надеясь, стать в неясном будущем кем-то отличным от того, кем он был.

Ничего более здорового и похвального для подростка нельзя было и придумать. Правильно!

Но любое действие, происходящее в жизни с намерением, неосознанно приводится к собственному забыванию, к страху увидеть себя, приносит без сомнения потерю себя; потерю той сущности, того жизненного мотора, который есть у каждого индивида.

Никто меня не наставлял и не помогал мне расти открыто, не скрывая самого себя. Единственная вещь, которую я познал, и которую мне «позволили увидеть», был мой «дефект»; не существовало ничего другого, кроме моего существа, отличного от других. С одной стороны, я был вынужден сделать это причиной моей беспомощности, а с другой стороны, согласно общественным правилам, я был вынужден скрывать это из-за стыда. В обоих случаях я жил плохо сам с собой и с другими.

Конечно, без обсуждений всё то, что сделали мои родители, мои бабушка и дедушка для меня всё это было сделано с огромной любовью.

Как я чувствовал себя слепым без моих «протезов», так они не знали, как вести себя с моей болью.

Родителями не рождаются, как и не рождаются людьми, но ими становятся день за днём; за каждым новым падением, новая попытка, чтобы найти силы, снова подняться и идти вперёд, учась или пытаясь учиться на своих ошибках.

Каждый родитель в своём жизненном пути выбирает для своих детей то, что, по его мнению, правильно для них. Я понял спустя годы, что, прежде всего, в жизни нужно научиться слушать и слышать себя без претензий.

Ничего мне не должна была эта жизнь; всё то, что у меня есть или то, что я хочу и захочу достичь, зависит и будет зависеть исключительно от моих сил и, естественно, от удачи; удача, которую, однако, нужно научиться узнавать и заслужить.

Мой отец и моя мама, выбирая за меня, вырастили меня со здоровыми принципами с самого детства, но с одной-единственной ошибкой – не увидев и не приняв того, кем я был и того, кем бы я мог стать, они не узнали мою способность видеть мир по-другому.

«Сегодня я результат истории моей жизни; завтра я буду следующим шагом на пути, который я прохожу сегодня»

(Антонио Виллани)

***

Беспокойные музы

ИЛЛЮЗИИ

После окончания научного лицея я попробовал поступить на медицинский факультет университета «Тор Вергата» в Риме. Я прошёл вступительный тест, но из-за малого количества свободных мест я не вошёл в список зачисленных, так я должен был пойти на биологический факультет, на котором успешно учился в течение двух лет.

Совершенно неожиданно я кардинально поменял решение, поступив на факультет филологии и философии. Спустя два года я принял окончательное решение оставить университет навсегда.

На первый взгляд, кажется, что это история одного из многих молодых людей, которые после окончания школы решают поступать в университет, чтобы взять «бумажку», которая якобы откроет им дверь в мир успешной работы. В истории, одной из миллиона ей подобных, что-то пошло не так.

Внешняя видимость – это не реальность. То, что, как мы думаем, мы критикуем, это лишь субъективная сторона реальности.

«Многие люди предпочитают видеть наружность, а не сущность, упуская самое нужное»

(Эсхил)

Внешний вид – это что-то эфемерное и изменчивое, в то время как реальность – это действие; действие, которое в своей конкретности неизбежно знаменует судьбу каждого человека, делая его рабом или хозяином собственной жизни.

И теперь я иду, зная, что я действительно существую.

РАЗБИТЫЕ МЕЧТЫ

С детства я мечтал быть тайным агентом, работать в специальном отряде карабинеров. Я хотел, чтобы мои родители не смотрели на меня как на слабака, а как на сильного человека, способного выжить в их взрослом мире своими собственными силами.

В 18 лет я был освобождён от военной службы по причине моей проблемы со зрением; начать военную карьеру карабинером – это была только мечта, которую я лелеял все эти годы. Но подрастая, я понимал, что не смогу идти по стопам моего отца и надеть военную форму, однако я наивно льстил себе надеждой, что это могло было реализоваться.

Я не мог принять себя тем, кем я был: парень, который воспринимает мир другим образом, который живёт в собственном одиночестве и в непонимании своей отличности от других.

УНИВЕРСИТЕТ – ВЫНУЖДЕННЫЙ ВЫБОР

Выбор медицинского факультета был мне навязан отчасти моими родителями. Если бы я мог по-настоящему иметь возможность выбирать, я бы поступал на архитектурный факультет. Но такая работа была бы для меня сложной из-за моей проблемы со зрением, и, по мнению моих родителей, выбор такой профессии не мог обеспечить стабильный заработок.

Я не понимал, не видел, не знал, что я хотел от жизни. Я думал, что было правильно следовать советам родителей; у меня не было смелости для диалога и противоречий, также потому что в моей семье, наверное, из-за влияния традиций, диалога никогда не было. Я не помню, если когда-нибудь кто-то спросил моё личное мнение по поводу моего будущего.

Тем не менее, подсознательно не я делал свой выбор, но моя проблема со зрением выбирала за меня мой путь, который, по мнению моих родителей, я смог бы преодолеть. Я не был хозяином самого себя. Та выверенная система, которая засела во мне на 20 лет, делала меня несчастным человеком, неспособным понять себя и почувствовать себя свободным быть самим собой.

С одной стороны, взрослея, я чувствовал внутри себя, что могу сделать большее, по сравнению с тем, каким меня видели; с другой стороны, я вырос в очень простом окружении, которое отрицало всякую непохожесть; в окружении, в котором невозможно было чувствовать себя свободным; в окружении, в котором всегда нужно было бороться с другими, и где я всегда, априори, из-за моей проблемы не был в числе сильных.

ТЕАТР — ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ

Одновременно с поступлением на биологический факультет я поступил по чистой случайности в театральную школу в провинции Рима; эту школу я посещал три года. С того момента и в последующее время я начал понимать, что я тоже, как и многие другие, мог и имел что сказать. Я нашёл в искусстве мой инструмент выражения.

Это желание росло во мне год за годом, и так начался мой бунт; против самого себя, против мира; того мира, который до этого диктовал мне свои правила, не принимая меня таким, какой я был и тем, кем я становился.

ФАКУЛЬТЕТ ГУМАНИТАРНЫХ НАУК

Я решил оставить факультет биологии, чтобы поступить на факультет гуманитарных наук, на театральную специализацию. Я начал это новое приключение с иллюзией, что это поможет мне познакомиться с кем-то, кто будет полезен для моего саморазвития. Очень скоро я заметил, что университет был местом, где учатся без души. Забывается то, что училось, и вместе с этим забывается сам процесс обучения. Спустя два года я снова был вынужден оставить университет и на этот раз навсегда.

Слишком бесполезной была для меня та среда с бедным духом и без надежд. Если бы я был другим, я бы продолжил учёбу и закончил бы университет; но я не мог пойти на компромиссы, в то время для меня знать и хотеть узнать – это было жизненно необходимым. Видеть – это как знать, как источник человеческого и интеллектуального роста, который понижался менторскими университетскими профессорами, что мне делало больно и заставляло меня держаться подальше.

Принять подобный компромисс означало бы для меня стать частью системы.

Я чувствовал себя «другим», я хотел видеть мир и делать его лучше, а не быть бездействующим участником.

КОНКУРСЫ В ШКОЛЫ ИТАЛЬЯНСКИХ ТЕАТРОВ

Одновременно с учёбой в университете я начал готовиться к участию в конкурсах, организованных наиболее важными национальными итальянскими театрами и кинематографическими компаниями.

Я попробовал поступить в «Центр экспериментальной кинематографии» Чинечитта в Риме. Но я еще не очень хорошо разбирался в кинематографе, чтобы начать там учиться. Выступив на коллоквиуме, я наивно думал, что такие школы могут быть полезными для учёбы, для знаний, который могут помочь вырасти! Было очевидно, что я ошибался!

На следующий год я попробовал поступить в театральную Академию «Сильвио Д’амико» в Риме. Там я блестяще прошёл три вступительных экзамена, но по непонятным причинам меня не взяли. Мест было двадцать, а я приходился двадцать первым. Несмотря на то, что у меня были высокие конкурсные баллы, меня вычеркнули из числа принятых. Я пришёл первым после последнего.

Мафия – это не только те, которые убивают, но и те, которые попускают такие вещи.

Думая, что меня взяли, сравнивая себя с однокурсниками, я приблизился к поступлению, но внезапно был выброшен за борт; люди вокруг меня радовались и обнимали меня, уверенные, что я тоже принят, и я буду учиться вместе с ними, но потом это оказалось не так. Я верил только в мои силы, но я не сделал этого. Тогда равнодушие внезапно превратилось в злость и в желание справедливости.

В двадцать лет я был настолько наивен, думал, что смогу изменить мир, только потому, что я был честным.

Я требовал честность и ясность от мира, который я не видел, и когда я начал видеть его таким грязным и продажным, мне не захотелось иметь с ним ничего общего.

Директор попросил позвать меня после того, как я начал яростно кричать и рушить всё против такой несправедливости. Я зашёл в его кабинет, дрожа, но с высоко поднятой головой и попросил ясных объяснений. Но единственное, что сказал мне директор, было следующее:

«Не всё, что говорят в Академии, идёт к исполнению. Ты умеешь играть в покер? Даже если ты проигрываешь, ты не можешь встать из-за стола без улыбки, иначе больше ты не сядешь за этот стол».

Оно так и было, в следующем году я больше не смог сесть за тот стол.

Спустя несколько лет этого директора выгнали из Академии. Был скандал, в котором участвовали несколько руководителей и преподавателей. То, что я начал, та сумасшедшая идея, была только искра, которая продолжила гореть и пылать, когда я уже уехал в Россию.

В школе «Театра Пикколо» в Милане под руководством Лука Ронкони меня исключили уже с первого тура, после того, как я вольнослушателем посещал занятия. Почему? Никто не даёт мне ответ; также кто-то должен был занять моё место. Казалось, я не мог иметь привилегии быть зачисленным в школы, созданные для немногих.

Несколько раз признавали во мне наличие таланта, но никогда не давали мне права учиться там. Я не мог стать частью той системы.

Даже сейчас в Италии после нескольких лет, проведенных в России, и после окончания с отличием одной из самых известных Академий в мире меня считают лишним элементом. «Инопланетянин», который не может войти в мир ложных мифов и плохих гениев.

“Нет пророка в своём Отечестве”

Со временем я понял, насколько мне повезло в действительности, что я не поступил в те учебные заведения; из меня хотели сделать робота, бедного, без наставников, к которым можно обратиться, в театральной среде, лишённой чувств и эмоций.

БЕГ К ЗНАНИЮ

Началось восстановление потерянных лет. Я много читал, до пяти книг в неделю, обращаясь к себе в одиночестве еще больше, слушая классическую музыку, смотря фильмы и пытаясь стать за несколько лет источником знаний, которые позволили бы мне конкурировать с тем миром. Я начал настоящую борьбу между тем, кем я был раньше и тем, кем я хотел стать. Но я не мог конкурировать на равных условиях; в первую очередь из-за проблемы со зрением и потом у меня не было преподавателей, к которым я бы мог обратиться.

Я начал понимать, что я был ценен как человек, и если бы я учился, я бы мог стать отличным профессионалом, но никто не знал о моей ценности; они видели мои «странные» глаза и мой «странный» взгляд. Так я был вынужден чувствовать себя во власти тех ложных представлений.

Никто не хотел учить меня, дать мне право учиться; учение, то настоящее учение, казалось, не существует; в то время как эфемерная учёба в университете, «штамповавшая пустые кадры для работы», всегда была доступной для тех, кто согласился пойти на компромиссы.

МАЛЕНЬКИЕ ШАГИ

В те же самые годы я посещал курсы дубляжа с одним из самых известных итальянских дублёров – Лучано де Амброзис. Я хотел овладеть техникой, которая бы позволила мне себя почувствовать актёром среди актёров.

Я посещал эти курсы в течение двух лет на студии дубляжа CDC- Sefit в Риме, с утра до вечера, со смутной надеждой, что я бы смог там работать, я слушал, смотрел, пытаясь овладеть этой профессией, но эта работа была не для меня. Там также были касты, «папенькины сынки», и не было настоящей возможности ступить на собственный путь.

Кроме этого, в течение трёх лет я посещал танцевальные курсы под руководством Альберто Маджи, солиста миланского театра «Ла Скала». В то же самое время я брал частные уроки вокала у преподавателя в римской Академии Клаудии Мартино-Ашельтер.

Если у меня не было возможности учиться в национальных академиях, которые могли ввести меня в мир желаемой работы, я должен был самостоятельно найти дорогу до тех пор, пока я мог чувствовать себя живым.

В то время я оставил мою летнюю работу в Кастеллабате, я хотел посвятить всего себя самому себе, я хотел стать актёром, и не одним из многих; я хотел любить знание и использовать его, чтобы самосовершенствоваться и улучшить мир, который окружал меня; мир, который в действительности не делал ничего другого, как только отказываться от меня.

ПСИХОАНАЛИЗ

Мои ожидания не совпали с реальностью.

В течение четырёх лет один за другим шли мои провалы в театральных школах и разочарование в университетах; невозможность найти работу, которая бы меня удовлетворила; борьба с самим собой и с родителями, которые не понимали моих усилий и не принимали мой выбор.

Я был убеждён, что мир считает меня неудачником. «Нет – твердил я самому себе, — я не неудачник, я – это мир, полный открытий». Но время шло, а я ничего не мог поделать и не знал, как выйти из этой ситуации.

Депрессия, эта тихая болезнь души, мало-помалу давала о себе знать; я закрывался всё больше от мира, отказываясь от всего меня окружающего:

«Вы, которые живёте молчаливо в этом испорченном обществе, оппортунистическом и слепом, вы раковая опухоль знания, вы раковая опухоль самих себя».

Всё и все были против меня, только книги могли научить меня мечтать. Всегда всё больше закрытый от мира и всё больше желающий получить вознаграждение, которое всё не приходило.

Так я внезапно понял, что мне нужна помощь; начали уже появляться мысли о самоубийстве, чтобы покончить со всем этим непонятным страданием. Но у меня не было смелости, чтобы убить себя; я боялся страдать, я был трусом, у которого даже не хватало храбрости покончить с собой.

Я обратился к одному психиатру, который после консультации посоветовал мне начать психотерапию. Я был не сумасшедшим, я был потерянным, начиная мой путь в понимании самого себя.

Психотерапия, которая длилась пять лет, вплоть до моего отъезда в Россию. Так как у меня не было работы и мне нужны были деньги, чтобы посещать курсы психоанализа, мои родители, которые всегда были против того, что я делал, согласились оплатить первые месяцы, но после я должен был снова искать работу, чтобы оплачивать психотерапию.

Я хотел быть актёром, но должен был заниматься другим; я тратил моё время, чтобы зарабатывать и вылечить мою душу, но в то же время я не мог заботиться о ней с радостью. Я не мог быть счастливым без возможности делать то, что я хотел.

Круг, из которого, как я думал, я никогда не смогу выйти.

Депрессия не оставляла меня. Я пытался не обращать на неё внимания, борясь с ней, как я мог.

По субботам и воскресеньям почти два года я работал на фабрике по ночам по десять часов. Это были еще годы учёбы в университете.

Потом я начал работать одновременно на нескольких работах.

В течение четырёх лет я снова работал официантом, обслуживая свадьбы, работая по 16 часов в день, четыре или пять раз в неделю, в среднем по сорок свадеб в месяц, в пределах моих сил. Потом я работал оператором в call-центре в телефонных итальянских компаниях; одновременно с этим я был туристическим агентом в разных фирмах.

Когда я возвращался домой, зная, что я вступил в кабалу, чтобы платить за сеансы психоанализа, не имея возможности учиться, как я бы хотел в действительности, тогда вместе с антидепрессантами, которые мне прописали, я принимал значительную дозу крепких алкогольных напитков, которые уносили меня от той жестокой реальности.

Бессознательно я желал смерти; я бы хотел, чтобы смерть пришла ко мне во сне, которая бы спокойно облегчила мои страдания, смерть, которая зачеркнула бы все непонимания и боль.

Я никогда не пил днём, я пил всегда перед тем, как лечь спать, дома в одиночестве, чтобы не видеть сны и перестать мечтать. Чтобы перестать шагать по этому бесполезному пути, который я проходил. Я не мог быть тем, кем хотел, я жил в обществе, которое продолжало не принимать меня.

Может быть, правда, во мне было что-то ошибочное, возможно, действительно, я был бесполезен в этом мире.

Моё зрение могло покинуть меня в любой момент, без какого-либо улучшения; все усилия, которые я предпринимал, чтобы освободиться от моего детства и отрочества, все жертвы, которые я делал, чтобы быть принятым, всё это было бесполезно.

Во время пяти лет посещения сеансов психоанализа я понял многие вещи; каждый маленький шаг вперед совпадал с месяцами психотерапии. Я не мог не делать этого.

Я умирал внутри, и в то время как я умирал, я уже чувствовал себя мёртвым.

УДАР СУДЬБЫ

После двух лет психоанализа я достиг небольших результатов; я оставил идеи о театре, я понял, что для того, чтобы стать настоящим артистом, нужно сначала излечить самого себя.

Казалось, что самые тёмные моменты остались уже позади.

Но вот произошло то, что меня пошатнуло еще больше, удар судьбы. В этот раз еще сильнее и еще не понятнее. Я возвращался домой с моего энного сеанса психотерапии. Мне было 24 года. Я уже не пил, и не принимал ничего; только тяжёлая и кропотливая работа над самим собой, чтобы собрать по кусочкам свою жизнь и посмотреть вперед с большей уверенностью.

Был дождливый ноябрьский день, какие часто бывают осенью в столице. Я возвращался с сеанса психоанализа домой. Я приехал на вокзал, чтобы забрать машину и вернуться домой, как делал это раньше. Но в тот день 15 минут сыграли большую роль в отличие от расписания других дней. Те пятнадцать минут стали роковыми.

Я сел за руль. Моросило. Вдалеке был зеленый сигнал светофора; я спускался; подъезжал к светофору со скоростью не больше 30 километров в час, был ещё зеленый свет; лобовое стекло было слегка мутное.

В то время как я уже подъезжал к перекрестку, пересекая его, я увидел краем глаза, что загорелся жёлтый, и я уже не мог остановиться, чтобы не блокировать движение на перекрёстке. Было большое движение, я находился в многолюдном центре, справа стояли припаркованные машины, которые не должны были там быть. Но именно между этими машинами, оставленными в неположенном месте, возникла какая-то женщина, которая начала переходить дорогу с низко опущенной головой, не смотря по сторонам.

Я почувствовал глухой удар по капоту и по лобовому стеклу, я вылетел на другую полосу, от упавшего тела, заслонившего лобовое стекло. Я остановился, вышел под дождь, не понимая, что произошло, посмотрел вниз и увидел тело; кровь текла из уха. Я немедленно позвонил в скорую помощь и вызвал карабинеров. Женщина не двигалась, я пытался сообразить, что случилось, мне было страшно, я снова был один. Хозяева машин, припаркованных в неположенном месте, быстро их убрали перед приездом карабинеров.

Я сел под дождём на обочине дороги и стал ждать, что будет после этой ужасной игры судьбы.

В течение нескольких лет я не мог и боялся мечтать, и вдруг я очутился в кошмаре.

Снаружи шёл дождь, на машину, на тело женщины и на врачей скорой помощи, но внутри меня была ужасная гроза боли.

ИЗМЕНЕНИЕ

Всё то, что происходит в нашей жизни непонятное и болезненное, скоро становится важным уроком; проводник, который ведёт нас за руку к нашей судьбе.

Психоанализ продолжался. И после аварии я должен был идти вперед. Это не был случай, чтобы бросить всё это; я должен был стиснуть зубы и искать что-нибудь лучшее в отличие от того, что у меня было до этого. Спустя три года после того случая я набрался храбрости, чтобы уехать из Италии, из страны, которая не только мне не помогала, но ничего не могла дать мне.

Я бросил курить, к тому времени я уже дошёл до пачки с половиной в день; я начал заниматься спортом, чтобы поддерживать себя в хорошей физической форме и чувствовать себя всегда готовым, независимо от дороги, которую бы я решил преодолеть.

Я продолжал работать без остановки.

Идея о театре и любовь к искусству по-настоящему никогда меня не отпускали. Внутри меня возродилось желание чувствовать себя артистом, настоящим артистом, но с осознанием, что на этот раз я уже был готов. Я работал над собой и чувствовал, что готов чувствовать себя, видеть себя, слушать себя и действовать самостоятельно, не выполняя чужую волю.

Я достиг того момента, когда был готов расти в правильном направлении. Не я был виноват, что ничего не получалось, но то, что меня окружало, не подходило мне.

Я отправил около 20 запросов во все известные академии мира. Мне ответили, но называли цифры, которые я не мог даже позволить себе. Что тогда делать? Я продолжал работать и оплачивать сеансы психоанализа, у меня не было развлечений только работа, работа и работа.

Однажды мне попался сайт одной частной ассоциации, которая предлагала стипендии для обучения заграницей. Я прочитал, что там были различные школы и академии мирового уровня, среди которых была Санкт-Петербургская Государственная Театральная Академия.

Россия – родина театра жизни. Театр Константина Сергеевича Станиславского!

Это был именно он! Маэстро! Это был он, о ком я мечтал с того самого момента, как начал изучать театральное искусство. Школа наиболее важная в мире – это был сон, который мог стать реальностью.

Но что же делать с языком? Я не знал русского, и для меня было немыслимо выучить его. Но я не сдавался. Одновременно с углублением моих знаний английского языка я начал самостоятельно изучать русский язык. Я начал с алфавита, затем с основ, потом….потом уже не было времени, я должен был уезжать, зная только, как сказать «спасибо», и с большим трудом из-за сложности в произношении, мог говорить «Здравствуйте!».

Денег, которые я накопил нечеловеческими усилиями, мне хватило, чтобы пройти только трёхмесячный курс, как иностранный студент. Я отправил запрос, с надеждой, что итальянская ассоциация мне предоставить стипендию для обучения.

Спустя некоторое время я получил ответ из Академии Санкт-Петербурга, что они готовы принять меня; в то же время я узнаю, что не выиграл стипендию. Я не ждал другого ответа. Но уже подошло время улетать.

Я был готов оставить Италию на три месяца; страну, которая отказалось принять достойное, но которая поощряла посредственность.

Италия для меня и сейчас — это страна с необыкновенно богатой культурой и историей, но неспособная развиваться и расти. Страна с нулевым ростом, продолжающая ухудшаться посредством общества, которое её разрушает; кто живет в ней, её разрушает, а кто страдает в ней, не может сражаться против этого.

Это было зимой, февральским утром, шестого февраля, я решил оставить Италию, чтобы улететь в Россию, в Санкт-Петербург. Три месяца. Только три месяца. Целых три месяца свободы чувствовать себя самим собой.

Я последовал за мечтой, которая очень скоро могла стать реальностью!

***

Чтобы научиться летать

Мы гонимся за нашими мечтами и постоянно опаздываем, оправдываясь, что мы никогда не готовы сделать первый шаг; в то время как мечты неподвижно смотрят на нас и ждут нас, как далекая возлюбленная. Нежная возлюбленная, которая глядя из окна, ждет нашего прихода. Она всегда готова обнять нас, а мы так далеки, не уверены, что готовы пройти большую дорогу, чтобы дойти до неё. Мы чувствуем себя совершенно неопытными, откладываем на завтра то, что мы могли бы начать сегодня. Еще один ценный день будет пройден без нас.

Только истинная любовь может позволить нам сделать первый шаг, потом второй и третий по нашему пути, который будет непохож на путь другого; частые падения, часто наши ноги будут болеть, часто нужны будут перерывы, чтобы восстановить силы, но всё это для единственной цели: дойти до той любви, которая нас ждет, которая не предаст нас, которая сделает нас лучше.

Мы теряем самородки времени, порой находя банальные оправдания, чтобы не действовать, чтобы перенести на завтра; на завтра, что есть плод наших действий в настоящем.

Мы будем последствием нашего настоящего.

Чем больше мы сами берем ответственность за наш выбор, тем более тяжелым будет наш путь, полным трудностей и падений. Не всегда будет возможно пройти дорогу так, как мы её себе представляли; часто вначале путь представляется хуже, чем мы думали; будут сложные моменты, когда мы должны будем самостоятельно сделать выбор в нужное время, чтобы не упустить свой шанс. В другой раз, напротив, дорога неожиданно идёт легко, мы можем отдохнуть, созерцая красоту, которая нас окружает и сохранить силы, чтобы продолжить верный путь.

Единственный путь, часто против течения, но это путь свободы.

Тот, кто следует за толпой, дойдет лишь до того места, что и толпа, не дальше. Идущий в одиночку может добраться до таких мест, где никто никогда не бывал (А. Эйнштейн)

Чем больше то окно, за которым наша мечта смотрит на нас, кажется далёким, тем больше нам кажется это недостижимым. Часто желание вернуться назад будет более сильным, чем стремление продолжать. Будут вопросы, ответы на которые никто не сможет дать нам, кроме нас самих.

Если в глубине будет понимание, что эта дорога верная, которая приведет нас к счастью, тогда смотря назад и видя жертвы, которые пришлось сделать, преодоленные препятствия, пережитые эмоции, радости и боли, нужно будет только идти вперед. Идти вперед с большими силами, определенностью, смелостью. Это будет опыт, который сделает нас способными решительно действовать в любых ситуациях.

Ничего не будет невозможно, если мы научимся слушать себя, понимать себя и принимать себя такими, какие мы есть; ничего не будет невозможно, если мы научимся не забывать о себе. Каждый из нас обладает качествами, только нужно быть смелым, чтобы узнать их. Для этого нужно кардинально изменить свою жизнь. Нужно быть способным обогащать себя день за днём, шаг за шагом, задаваясь целью самостановления, начиная с настоящего.

Нужно верить в то, что возможно это сделать; нужно научиться не сдаваться при первой сложности, ясно понимая, что скоро будут другие препятствия, которые нужно преодолевать. Каждый из нас имеет обязанность перед самим собой сделать этот мир лучше. Каждый из нас имеет обязанность обогащать своё существование красотой собственной мечты. Только счастливый человек может сделать прекрасной жизнь свою и других. Счастливый человек может мечтать и осуществлять свои мечты, начав с самого себя; счастливый человек – тот, кто пришёл к пониманию самого себя, и имеет мужество изменять и изменяться, пытаясь улучшить мир вокруг себя.

На моём небольшом пути я принял решение попробовать изменить мир, сначала иллюзиями, потом неуверенными попытками и, наконец, с уверенностью, что я смогу это сделать.

Чем больше желать чего-то важного в своей жизни, тем больше сама жизнь проверяет нас, вынуждая делать выборы, которые навсегда ознаменуют наше будущее.

ВЗЛЕТАЮ

Я уехал, парень из периферии, в поисках возможностей, и я стал после лет упорной работы человеком центра мира с уверенностью быть хозяином самого себя.

«Я не считаю себя человеком периферии; центр Вселенной – это я; от меня идёт всякая вещь, в то время как всё остальное, обладая собственной жизнью, вращается вокруг меня. Каждый из нас имеет право чувствовать себя центром универсума. Мы источник тепла; мы солнце, которое своими лучами освещает и согревает всё, что его окружает».

В день моего отъезда я совершенно не знал, что меня ожидает; не знал, какой русский холод меня ожидает; я решил следовать инстинктивно с любопытством и огромным желанием изменить что-то в моей жизни; не передумывая всё на десять раз, не откладывая ничего на завтра. Я хотел жить по максимуму, следуя бессознательному; я хотел начать проходить новую дорогу, которая мне выпала, чтобы изменить мою жизнь.

Судьба, исходящая от меня, в то время как я питал иллюзии, что она меня ведёт, захотела, чтобы я поехал зимой, настоящей русской зимой. До приземления из иллюминатора самолёта в три часа дня было видно бескрайнее пространство льда и снега, которое сверху окрашивало в тёмно-серый цвет крыши высоких домов в пригороде столицы; улицы были бесконечными оранжевыми канавками, которые рассекали темноту.

Что со мной могло случиться в эти три месяца? Куда я летел? Я уже почти приехал в Россию, в страну для меня совершенно чуждую, а за иллюминатором самолёта столбик термометра показывал уже минус двадцать пять градусов по Цельсию.

Я приземлился с небольшим опытом, но огромным желанием, как иностранец в чужой стране.

Как только самолет приземлился в России, у меня была возможность сразу же расширить моё понимание разнообразного. Я приехал со страхом, что моя проблема с глазами сможет снова поставить меня в сложные ситуации и создать непонимание, я боялся, что в России тоже могут осуждать меня не за то, кем я был, а за то, кем я казался, нося толстые очки; те самые очки, которые я, переступая через себя, научился принимать с годами, и с которыми, пожалуй, уже смирился на тот момент.

По-настоящему я должен был познавать другую, отличную от виденного ранее, культуру и общество страны, которая сразу же показалась мне сложной и порой не понимаемой. Страна, которая, однако, в своей сложности и непредсказуемости смогла обогатить меня; позволила мне лучше понять мой мир и увидеть «другими глазами» мир, который меня окружает. Различия культурные, социальные и исторические страны, где я родился и той, которая меня приняла, неизбежно создают культурные непонимания. Заграницей сразу видно людей из другой страны, которые оставив свою Родину, должны заслужить возможность найти себя снова в чужой стране.

Я эмигрировал, чтобы обогатить путь моей мечты вдали от поверхностности, высокомерия и от ложного совершенства того, с чем я столкнулся в моей стране. Я уехал из Италии, от народа ложных идолов, который меня отверг, отказавшись от меня, не узнав меня, лишая меня моей индивидуальности. Так, внезапно я очутился заграницей, чтобы стать невольным представителем всех тех клише, с которыми я всегда боролся, которые я отвергал и отрицал их принадлежность мне.

КАК РЫБА БЕЗ ВОДЫ

Я приземлился в старом международном аэропорту в Санкт-Петербурге одним из хмурых февральских дней. Всё было старым вокруг меня, всё принадлежало прошлому, о котором я совершенно ничего не знал. Из высоких окон аэропорта по всему обязательному пути до паспортного контроля можно было увидеть темноту и холод; тусклые неоновые огни светили изо всех сил, освещая потертые тёмные плиты пола.

Я еще не отдавал себе отчёт, где я находился; я двигался, как буратино туда, куда мне указывали на языке, который по-настоящему я абсолютно не знал. Все было странно лишено цвета. Как будто я был катапультирован в чёрно-белый фильм, в котором плёнка уже пожелтела со временем. Единственные слегка окрашенные элементы были на одеждах некоторых пассажиров и на форме работников аэропорта.

Подойдя к паспортному контролю из-за моего незнания, я не заполнил миграционную карту: небольшую анкету в двух экземплярах, полностью написанную на русском. Пока я её заполнял, пытаясь понять, что я должен был там писать, я поднял глаза и увидел, что остался один на паспортном контроле. В то время подошли уже пассажиры с другого рейса, создав новую очередь в те несколько кабинок, задержав меня еще на полчаса.

Преодолев первое препятствие, я, наконец-то, пошёл забирать багаж. Перед лентой, выдающей багаж, был только я, надеясь, что тот одинокий чемодан, крутившийся на ленте, был мой, но это было не так. Я подумал, что вышел слишком поздно или что нужно еще подтвердить багаж. Я ждал там неподвижно, но это было напрасно. Мой багаж остался в Праге, где я быстро сделал пересадку; наверно, слишком быстро.

Я сохранил в памяти каждый момент того дня и тех минут моей жизни, которые были соединены с сильными эмоциями. Тесная связь между памятью и эмоциями очевидна и неизбежна. Важно понять, как наш мозг имеет способность сохранять информацию на долгое время, благодаря сильному впечатлению от переживаемых событий. Надолго остается в нашей памяти всё то, что связанно с каким-то сильным эмоциональным впечатлением. Это важно для меня, как для актёра, попробовать понять этот механизм запоминания, чтобы найти собственную систему, с помощью которой я смогу сохранять, насколько это возможно, полезную информацию о моих персонажах. Исходя из эмоций, можно бессознательно достигнуть понимания персонажа, нас самих и мира, нас окружающего. Это важно, чтобы не запоминать текст, просто как набор слов, но проживать его через эмоции, связанные с особенным событием, создавая логическую последовательность мыслей.

Возвращаясь к моей истории: увидев, что мой большой оранжевый чемодан не прибыл, я решил обратиться в службу розыска багажа. Я пришел туда и попытался объяснить на английском, что не получил мой багаж. Выходя из офиса, я не был до конца уверен, что точно разговаривал с сотрудником компании.

Я был, как рыба, выброшенная из соленой воды в пресную! И я уже начал плыть против течения.

Я смог выйти из аэропорта только спустя три часа после того, как приземлился. И уже был уставшим физически и эмоционально. В аэропорту меня ждала девушка, которая должна была сопроводить меня в общежитие Академии, находившееся в другой части города, на Васильевском острове.

Раскрылись двери небольшого аэропорта и меня охватило холодом; холодный ветер, какой раньше я никогда не чувствовал, ударил мне в лицо резким, колючим порывом; я получил от него один шлепок, затем еще и еще. Когда я вдыхал, воздух, выходящий из лёгких мгновенно покрывал моё лицо льдинками. Всё было неподвижно; вокруг меня темнота зимнего северного неба. Теперь я стал главным героем того чёрно-белого фильма, который я начал смотреть из иллюминатора самолёта.

Тот холод сопровождал меня многие, многие зимы; холод, к которому с годами я стал привыкать; в редкие минуты я любил его, чаще я его проклинал. Холод без света, бесконечная темнота и ледяное снежное покрывало: скрипучий ковёр надежды для многих людей.

Когда я вышел из аэропорта, я еще даже не подозревал то, что должно было со мной случиться, и в каких условиях я должен был жить в течение моей учёбы в Академии. Есть много моментов, которые меня научили жить в России, но есть и другие моменты, более сложные, которые мне пришлось пережить в одиночку, принимая все вытекающие последствия.

И вот чтобы доехать от аэропорта до общежития я сажусь в один из маленьких желтых автобусов, полный людей, которые от того маленького аэропорта должны были доехать до метро примерно за полчаса. Эти автобусы ходили очень редко, и после десяти минут ожидания на обочине дороги, холод стал уже невыносимым. Воздухом в автобусе невозможно было дышать; внутри было ужасно жарко, а надо сказать, что я был одет, как будто должен был покорять Эверест. На улице было минус двадцать пять градусов, а внутри — больше двадцати градусов выше нуля; окна были полностью покрыты слоем льда, невозможно было разглядеть, где мы находились и куда ехали. Снаружи темнота, которую рассекали оранжевые пятна огней; я проезжал те канавки, которые с таким любопытством разглядывал несколько часов назад из иллюминатора самолета.

В метро меня поразила точность прибытия поездов, которая указывалась на табло и аннулировалась после прибытия поезда каждые три-четыре минуты. Во время пути поезда можно было на каждой остановке наблюдать красоту и уникальность каждой станции. Повсюду чистота и гармоничность; эскалаторы — одни из самых длинных и глубоких в мире. Я смотрел по сторонам, как ребёнок, который в первый раз видит что-то новое, и, несмотря на всё то, что случилось со мной до этого, внутри я был счастлив; я был счастлив, что начал идти навстречу моей мечте. Уже из того первого путешествия в метро можно было понять, насколько удивительно контрастна Россия. С другой стороны, тусклый свет внутри старых вагонов освещал печальные, уставшие лица людей, смирившихся с медленно текучей жизнью безжалостных зим; с другой стороны, красота зданий, мостов, станций метро. С одной стороны, долгое ожидание на холоде автобусов, с другой – хронометраж, точно отмеряющий прибытие поездов, опоздание которых я никогда не видел. Эти и другие контрасты, которые мне довелось увидеть, помогли мне принять решение приехать учиться в Россию и продержаться так долго в этой замечательной стране. С одной стороны, хаос, с другой – неподражаемая точность и пунктуальность; нет нормально асфальтированных дорог, но Россия стала первой страной, покорившей космос. С одной стороны, лучшие в мире артисты, с другой стороны, они вынуждены работать в хаосе неорганизованности в ущерб своей профессиональности.

Россия – это чёрно-белый фильм, пожелтевший со временем, но оставшийся бессмертным благодаря своей истории.

В семь тридцать я, наконец-то, доехал до общежития Академии на улице Опочинина на Васильевском острове; казалось, что уже была глубокая ночь. К моему удивлению меня никто не ждал, несмотря на то, что я связался с Академией за два месяца до моего приезда. Место для меня в общежитии не было готово. Уже давно было больше шести вечера, и никто не работал, кроме ночного сторожа. Мне предложили временную комнату; со сторожем мы поднялись по лестнице, где нас сопровождали неприятные запахи и крики на непонятном мне языке. Через узкий коридор мы дошли до комнаты на втором этаже с плохим освещением; при этом нам пришлось пройти через туалет и душ: в воздухе чувствовался сильно затхлый запах мокрого дерева старого пола.

Я зашёл в комнату, которая больше была похожа на кладовку для мебели и старых вещей; грязная, неприбранная, тёмная. Я никогда не представлял себе, что то место могло стать моим домом в последующие четыре года. На двадцать человек был только один душ с полностью ржавыми кранами: голубая плитка в душе была покрыта коричневым слоем ржавчины, которая вытекала из душа вместе с водой. Было три туалета на двадцать человек: туалеты, пользоваться которыми было бы нежелательно. Только спустя два месяца я смог привыкнуть жить в таких условиях. Но, несмотря на всё это, я был счастлив. Вспоминая те моменты, я могу только еще раз убедиться, как в жизни можно привыкнуть ко всему, если есть желание менять и меняться. Со стороны это выглядело, как будто я сделал шаг назад, но в действительности я начал с нуля, чтобы шагать вперед в нужном направлении.

Действительно, первый удар места, где пришлось жить, был катастрофическим. Как бы я мог жить три месяца в тех условиях? Три месяца, которые могли превратиться в пять лет. Впоследствии, я сам не заметил, как четыре года превратились в десять лет.

Девушка которая встретила меня в аэропорту и проводила в общежитие, помогла мне снова, когда я не знал, кому нужно было позвонить, чтобы узнать, куда мне идти и с кем говорить, чтобы получить более приличное жильё. Только на следующий день я смог разузнать что-то подробнее о моей проблеме.

Что делать? Принять те условия, которые мне предлагали; снять номер в гостинице, учитывая, что у меня не было денег, чтобы взять номер неизвестно на сколько ночей; поехать в аэропорт, сесть на первый самолёт и вернуться домой?

Видя, что я совершенно растерялся в этой череде странных и неожиданных событий, Валерия предложила мне пожить несколько дней у её родителей. Это было для меня как капля воды в пустыни.

Я помню, что в те несколько минут я пережил водоворот различных эмоций; от радости и уверенности в моём возвращении в Италию до абсолютного непонимания, что со мной происходило. Вся цепочка тех событий, что случились со мной, были незабываемы: потерянность, напряжение, любопытство, смотрение. Я бы хотел вернуться назад и забыть всё то, что я пережил за те несколько часов после моего приезда. Я хотел изменить мою жизнь к лучшему, и оказался один, не зная, куда идти дальше.

Это был мой первый опыт, когда я понял, что жизнь ничего мне не должна. Я усвоил, что для достижения чего-то я должен начать с нуля, с той плохо пахнущей комнаты, полной пыли, с того туалета и душа. Я был одним из тех ребят, которые, как и я приехали из разных частей России, Европы, Сирии, Кореи, Китая, чтобы учиться и иметь возможность верить в лучшее будущее. Я прекрасно осознавал, что должен был засучить рукава, чтобы выжить в России в течение тех трёх месяцев. Это были только три месяца, которые я должен был прожить наполнено, и у меня не было другого выбора, кроме как не реагировать на все неприятные моменты.

Так я начал мои первые дни в России; сложные месяцы, но, не смотря на это, полные надежды и радости. Это были месяцы поиска, месяцы, когда я убедился в важности моего выбора; выбора, который вскоре изменил мою жизнь. Выбор, который помог мне стать другим человеком. Выбор, плоды которого я сегодня пожинаю, к счастью, или, к сожалению.

***

(Перевод с итальянского — Маргарита Прокина)